В ночь перед Великой Войной

В ночь перед Великой Войной
0.00 avg. rating (0% score) - 0 votes

Наивно думать, что Сталин с его обостренным чувс­твом опасности мог отнестись безразлично к информации о готовности Гитлера развязать войну. Никто так не понимал эту ситуацию, как он, ведь речь шла о жизни и смерти госу­дарства, которое он с таким трудом создавал.

Совсем нелепо звучит в мемуарах Жукова, что Сталин проспал начало войны. Якобы он разбудил его на даче. До­статочно открыть журнал посетителей Сталина, где по ми­нутам и часам расписана работа Сталина с 1939 по 1945 год.

В 18.27 21 июня по звонку у него появился Молотов. В 19.05 в кабинет Сталина прибыл Берия, Ворошилов, Мален­ков, Вознесенский, Тимошенко. До 20.15 Сталин знакомит их с информацией о возможном нападении. Он объявил о пере­воде страны на военное положение. В 20.15 Берия, Вознесенс­кий и Тимошенко отправляются в свои ведомства исполнять принятое решение. В кабинете Сталина остается Молотов, Ворошилов, Маленков — они готовят постановление Поли­тбюро. В этом документе предусматривалось:

— создание Южного Фронта под командованием генера­ла Тюленева;

— создание группы резервных армий в тылу Западного фронта под командованием маршала Буденного;

— направление генерала Жукова на Юго-Западный Фронт.

Этим Постановлением планировалась организация им превентивного удара.

В чем особенность этого Постановления? А в том, что Сталин только к вечеру получил точные данные о немецких планах нанести главный удар в полосе Западного Фронта (Бе­лоруссия), о наличии 11 немецкой армии в Румынии, готовой вот-вот начать наступление.

В 20.50 к Сталину вызвали Буденного, Тимошенко и Жукова. Им была поставлена задача, предусмотренная Пос­тановлением Политбюро. Кроме этого, Тимошенко и Жуков согласовали со Сталиным Директиву №1 о приведении на Западе войск в боевую готовность. Эта директива поступит на командный пункт к Павлову в 00.30 минут. Отредакти­рованная Сталиным Директива была в форме приказа: «…В течении ночи на 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе». На командный пункт Юго-Западного фронта этот документ поступил в 02.30 22 июня (за полтора часа до начала войны — В.С.). В это же время Директиву получили и другие окру­га.

В 23.00 с документом был ознакомлен нарком ВМФ Куз­нецов. Он сумел за несколько часов привести флот в полную боевую готовность.

В 23.00 последним от Сталина вышел Берия. Затем был ужин на даче, где Иосиф Виссарионович продолжал обсуж­дать с соратниками меры по отражению возможной агрессии. Сколько длился ужин — неизвестно. Однако Молотов вспо­минал: «Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи (22 июня — В.С.), официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны…» Заседание Политбюро, видимо, длилось не 5 и не 10 минут — слишком тревожным был вопрос.

За полтора часа до начала войны немецкий посол граф Шуленберг позвонил Молотову с просьбой принять мемо­рандум об объявлении войны. Тот сразу же позвонил Стали­ну. «Не принимать! распорядился он. — В противном случае Германия напала на нас не по-бандитски, а как того требует Международное право. Посла принять как только начнет­ся вторжение». После этого распоряжения Сталин уехал в Кремль, вызвав туда членов Политбюро.

Можно задать резонный контрвопрос: допустим, Сталин знал, что немцы нападут на страну и подтянул к западной границе немало войск — тогда почему немцы сумели сразу оп­рокинуть дивизии Красной Армии? Катастрофу первого года войны по-разному объясняют, но все свидетельствует о том, что Сталин был уверен в высокой боеготовности Красной Армии. Ведь ему постоянно докладывали нарком Тимошен­ко и начальник Генерального штаба Жуков о перевооруже­нии дивизий и корпусов. В сводках значилось, что половина соединений армии имела необходимое по штату вооружение — артиллерийские орудия, танки, новые самолеты. На самом деле, в канун войны, только четверть дивизий и корпусов приступила к перевооружению. Боевой техники было крайне недостаточно, и та во многом была устаревшей.

К началу войны всего несколько мехкорпусов заверши­ли формирование, были готовы к ведению боевых действий. В первый же день войны стали призывать резервистов, но их нечем было вооружить — не хватало даже винтовок. Дивизии формировались по нормам мирного времени, а те соедине­ния, комплектовавшиеся по нормам военного времени, нахо­дились в приграничной полосе, там же были склады воору­жения. В первые дни войны они были захвачены немцами. Возникает резонный вопрос: неужели Генштаб, давая указа­ния о размещении резервного оружия в пограничной зоне, не понимал пагубности своего решения? Неужели Сталин дол­жен был бегать на те склады и проверять, отправлено ли это оружие в тыл?

Войска Гитлера были заблаговременно развернуты вдоль границы СССР в трех плотных компактных группировках. В первых эшелонах противник имел 103 дивизии обученных, опытных солдат, имел 12 танковых дивизий. Первая линия немцев превышала силы Красной Армии, более чем вдвое. В целом же, немецкая армия имела преимущество по личному составу в 1,8 раза, по орудиям и минометам в 1,25 раза, по бо­евым самолетам новых типов в 3,2 раза. Должен ли наш Ген­штаб был знать эти данные на 22 июня? Обязательно должен! И он знал о расположении каждой дивизии и каждого полка немцев. И тем удивительна безграмотность и беспечность Генерального штаба Красной Армии, не сумевшего распо­рядиться разведанными, имеющимися в его распоряжении. Сталин верил Тимошенко и Жукову, убеждавших его, что мы сильнее Германии и в первый же день нападения будем бить врага на его собственной территории…Верил Молото­ву, убеждавшего его, что если не спровоцировать Гитлера, то войны еще долго не будет…

После 22 июня, он будет полагаться только на себя. И эта сталинская недоверчивость спасет страну и мир от гибе­ли. С этими людьми он не станет разбираться — всю ответс­твенность за трагедию сорок первого возьмет на себя. Если по сегодняшним меркам поразмышлять, то все доклады Жу­кова и Тимошенко о высокой боеготовности войск — чистой воды очковтирательство. А по тем временам это могло расце­ниваться как продолжение тухачевско-троцкистской вреди­тельской политики. 1937 год не пошел впрок военным. Такие мы уж русские…

Уже накануне войны в высших военных инстанциях были случаи вредительской деятельности. Баграмян, будучи в то время начальником оперативного отдела Киевского воен­ного округа вспоминал, что до 22 июня оставалось несколько дней, и вдруг приходит приказ о сокращении оперативного отдела. Военные знают, что оперативные отделения, отделы и оперативные управления — это мозг военных соединений, армий, округов, фронтов. Баграмян доложил о сокращении отдела начальнику штаба округа генералу Пуркаеву. «Опера­тивный отдел я запрещаю сокращать!», — приказал генерал.

Но были и другие причины трагедии сорок первого. И более серьёзные. Накануне вторжения было известно, что Германия хорошо подготовилась к войне. Намного позже, после войны, Жуков писал: «Надо подумать и подсчитать, что представляли тогда собой мы и наша армия и Германия и ее армия. Насколько выше был ее военный потенциал, уровень промышленности, уровень промышленной культуры, уро­вень общей подготовки к войне… Словом, нельзя забывать, что мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Герма­нией».

После того, как фашистская Германия оккупировала почти всю Европу, точнее девять стран, она получала в год 400 млн. тонн каменного угля, а мы добывали только 166 млн., они выплавляли 45 млн. тонн стали, а мы — 18,3 млн., они выплавляли 37,9 млн. тонн чугуна, а мы всего 14,9 млн. Этих данных вполне достаточно, чтобы судить о мощи Гер­мании.

Как бы то ни было, а война началась.

В.Ф. Седых

 

0.00 avg. rating (0% score) - 0 votes

Related posts