Была жестокая борьба

Вредительство. Этот термин сегодня вызывает ироничес­кую усмешку. И напрасно. И тогда, и сейчас он не потерял смысл. Только тогда ортодоксальные большевики — бессреб­реники к фактам вредительства относились бескомпромис­сно, понимая, что за этим словом была судьба государства, шла речь о его жизни или смерти. Это теперь — разграбили Россию, разграбили Украину и нет виновных. А все пото­му, что не нашлось своего Сталина. К власти пришли бес­принципные и безграмотные люди, для которых государство — ноль, а уж судьба народа и вовсе значения не имеет.

Все эти десятилетия нам преподносили сознательную ложь, представляя дело так, что по злой прихоти Сталина ни за что ни про что уничтожались невинные люди. А мы совер­шенно не задумываемся, что после революции и гражданской войны еще остались тысячи и тысячи собственников заводов, фабрик, другой недвижимости, перешедших в собственность государства. Остались их родственники и окружение. Против новой власти выступала значительная часть интеллигенции и абсолютное большинство агрессивного офицерства. Шла жестокая борьба между нарождающимся новым строем и со­противляющимся старым строем. Остались сильными част- но-собственические традиции и психология народа.

В письме Кагановичу и Молотову 24 июля 1932г. Сталин указывал, что «капитализм не мог бы разбить феодализм, он не развился бы и не окреп, если бы не объявил принцип час­тной собственности основой капиталистического общества, если бы он не сделал частную собственность священной собственностью…

Социализм не может добить и похоронить капиталисти­ческие элементы и индивидуально-рваческие привычки, тра­диции. .. расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, кол­хозную, государственную) священной и неприкосновенной».

И даже в это кровавое время в СССР (1930 год) у дик­татора Сталина сидело в тюрьмах и лагерях всего 179 тысяч и политических, и уголовников. В ходе гражданской войны было создано множество контрреволюционных подпольных организаций. Читателю знакомо такое имя: Николай Гумилев. Это был всесторонне образованный человек, талантливый поэт, путешественник, географ и блестящий офицер. Одним из первых он вошел в «Петроградскую боевую организацию», которой руководил В. Н. Таганцев. Сегодня нам представляют эту историю как вымышленную, организацию как несущес­твующую, а Н. Гумилева как безвинного агнца загубленного ужасными большевиками.

Известный историк Д. Зубарев собрал многие данные о подпольной деятельности контрреволюционеров «Петроград­ской боевой организации». Он приводит содержание письма филолога-германиста Б. П. Сильверсвана, отправленного еще в 1931 году писателю-эмигранту А. В. Амфитеатрову, где ав­тор сообщал, что Н. Гумилев в конце июля 1921 года прини­мал его в подпольную организацию. Сформирована она была по принципу «пятерок» и захватывала как военных, так и штатских лиц. В частности Сильверсван сообщал: «Я никогда не писал об этом деле потому именно, что не хотел заявлять, что чекисты «со своей стороны» как бы действовали разумно и не столько лгали, как всегда, в этом случае… Поэтому пусть лучше останется Ваша версия — что «заговор» сочинен этой сволочью и что люди погибли без причины и без повода».

Контрреволюционная организация Таганцева имела две задачи: террор и экономический шпионаж. Гумилев и другие офицеры входили в первую группу и занимались убийством советских работников и красных командиров. Принимал ли Гумилев личное участие в убийствах, об этом в постановле­нии Петроградского губчека от 24 августа 1921 года об аресте контрреволюционной организации не говорилось. А вот Таганцев вместе с князем Шаховским, профессором Тихвинс­ким, голландским подданным Гармсеном занимались эконо­мическим шпионажем, созданием подпольных банков.

26 июля 1922 года Московский ревтрибунал приговорил непосредственных организаторов и исполнителей террористи­ческих актов к расстрелу, а 9 человек занимавшихся организа­цией экономического шпионажа к разным срокам заключения. Несколькими годами позже возникнут громкие дела: фирмы «Нобель», дело текстильщиков, трудовой крестьянской пар­тии, дело Модеста Клера, дело Югостали, дело Промпартии, процесс «Виккерса», шахтинское дело… Особенно привлек внимание шахтинский процесс — 53 подсудимых! Из них 20 полностью признали себя виновными — они участвовали в ор­ганизации взрывов и затоплении шахт, порчи оборудования, закупки негодных машин, занижали зарплату рабочим, чем умышленно возбуждали недовольство Советской властью. Часть привлеченных была оправдана, одиннадцать человек приговорены к расстрелу (шестерым из них заменили рас­стрел 10-ю годами лишения свободы). Интересно, что Сталин предложил не расстреливать пятерых приговоренных, за что Бухарин обвинил его в «правом уклоне». Каменеву Николай Иванович позже скажет: «Мы голоснули против этого предло­жения» и добились расстрела. Говорят, что грузин Сталин был жестоким, но и русские были кровожадными.

Знаменитый процесс Промпартии 1930 года. Этой орга­низации инкриминировалась преступная деятельность в про­мышленных районах, вредительство, захват власти и т.д. Было осуждено восемь руководителей Промпартии, пять из них были приговорены к расстрелу. Однако через некоторое время, в этом деле разобрались, все эти люди были освобождены, а руково­дитель Промпартии профессор Рамзин стал потом лауреатом Сталинской премии, Героем Социалистического труда.

«Девятый вал» вредительства пришелся на 1928-1931 годы. Только за 1931 год Особым совещанием ОГПУ и его кол­легией было рассмотрено дела 2490 человек, в том числе на 85 профессоров, 1152 инженерно-технических работника, 249 экономистов, 310 агрономов, 22 ветврача и т.д. Были и пустяш­ные дела. Но большинство — серьезные и профессионально доказанные.

Только по делу «Метрополитен — Виккерс» в 1933 году было арестовано 27 шпионов, работающих на Англию. Все они прибыли как инженеры-специалисты на строительство наших заводов. Мало того, что они лично занимались разве­дывательной деятельностью, но они активно втягивали в пре­ступную деятельность советских инженеров. Руководитель фирмы «Виккерс» Максвелл имел чин полковника английской разведки.

Троцкисты открыто подрывали существующий строй. Кулацкие выстрелы из-за угла, убийства активистов, комму­нистов, комсомольцев, поджоги хлеба, массовые отравления колхозного скота, взрывы и диверсии на шахтах и заводах, бандитские вылазки — страшное было время.

Выступая на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК в ян­варе 1933 г., И. В. Сталин говорил: «Остатки умирающих классов, частные промышленники и их челядь, частные тор­говцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организаци­ям, по предприятиям железнодорожного и водного транспор­та и, главным образом, по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску «рабочих» и «крестьян», причем кое-кто из них пролез уже в партию. С чем они при­шли туда? Конечно, с чувством ненависти к Советской влас­ти, с чувством лютой вражды к новым формам хозяйства, быта, культуры. Единственное, что остается им делать, — это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, Советской влас­ти, партии. И они пакостят как только могут, действуя тихой сапой, поджигают склады и ломают машины. Организуют саботаж. Организуют вредительство в колхозах и совхозах, причем некоторые из них, в числе которых имеются и кое- какие профессора, в своем вредительском порыве доходят до того, что прививают скотине в колхозах и совхозах чуму, сибирскую язву, способствуют распространению менинги­та среди лошадей и т.д. Пока есть лодыри, враги, хищения социалистической собственности, значит есть люди чуждые социализму, значит нужна борьба.

Сильная и мощная диктатура пролетариата — вот что нам нужно теперь для того, чтобы развеять в прах последние ос­татки умирающих классов и разбить их».

Тот, кто в послевоенные годы проезжал по Сибири, Ура­лу, по Центру Черноземья, тот видел по обе стороны железных дорог многие свидетельства той жестокой борьбы. А сколько их — памятников сельским активистам, корреспондентам, хо­зяйственникам по необъятной России тем, кто погиб от рук троцкистов и бухаринцев?!

Троцкисты по всей России стали закрывать церкви, осо­бенно в сельской местности. Они знали, как настроить крес­тьянские массы против советской власти. По этому поводу в марте 1930 года Сталин выступил в печати, где осудил дейс­твия «злостных перегибщиков» и дал указание во многих се­лах вновь открыть сельские храмы.

А сколько вредителей было в промышленности? Берман, Норкин, Карцев, Аркус, Язовский, Аристов, Гайдеров, Кудрева­тых, Беккер, Кронц, Нейштадт, Братин, Васильев, Барский и мно­гие другие. Это не рядовые служащие или инженеры, а руководи­тели крупного ранга, за которыми стояли тысячи людей.

Главное направление борьбы троцкисты-бухаринцы из­брали в общем-то правильное — они продуманно выбивали честных, преданных революции большевиков, умело перево­дили стрелки в ложном направлении, отвлекая народ и Стали­на от настоящих вредителей и врагов Советской власти.

Все методы были хороши: клевета, шантаж, создание си­туации, когда ничего не оставалось, как покончить с собой.

Так было с Орджоникидзе и другими. Принципиальных, видных большевиков, полководцев и вовсе уничтожали фи­зически: Кирова, Котовского, были умерщвлены Куйбышев, Менжинский, Горький. Троцкисты третировали старых боль­шевиков и внушали Сталину, что они являются тормозом в строительстве социализма, что они шагают не в ногу со вре­менем. Троцкисты умно расставляли свои сети, куда попада­ли люди, преданные партии и даже герои гражданской войны. Виталий Примаков. До 1932 года он открыто и грубо выска­зывался в адрес Ворошилова, который очевидно «не догонял» в военном деле и военной науке. А троцкисты прилежно слу­шали Примакова обобщали его неосторожные фразы, а потом собрав достаточно на него компромата предъявили: «Или с нами? Или…?» Вот это «или» и решило судьбу Примакова. Он был очень активным троцкистом — вовлек в подпольную де­ятельность по разным сведениям от 70 до 110 человек, воен­ных крупного ранга.

Ради достижения цели троцкисты ни останавливались ни перед чем. В «Политической биографии Сталина» Троцкий прозрачно намекнул, что он, Сталин, отравил Ленина, или по его поручению это сделал Ягода, имевший отношение к ох­ране вождя. Никто другой, как Троцкий обвинил Сталина в насильственной смерти Фрунзе в 1925 году. Некий Б. Пиль­няк — секретарь Зиновьева взял его вывод в основу книги «По­весть непогашенной луны», где что ни фраза, что ни абзац, то прямая мысль, что некий злодей, тайно дал указание вра­чу зарезать командарма Гаврилова (Фрунзе) на операционном столе. Хотя и тогда были многие доказательства об опасной у Фрунзе болезни — кровоточащей язвы. Кроме того, летом 1925 года Фрунзе дважды попадает в автомобильные аварии: с этого времени начались постоянные кровотечения. Слава богу, что современные «исследователи» стали инициативу осуществления врачебной операции Фрунзе приписывать не только Сталину, но и Зиновьеву. А не последний ли играл в этом ведущую роль? Не мог Сталин это сделать по той причи­не, что он только что рекомендовал Фрунзе на пост Наркомвоенмора. Это был настоящий большевик, он не рвался к власти и об этом Сталин знал. В тот год положение Сталина было очень шатким и ему позарез нужна была опора в преданней­шем Фрунзе. В 1934 году убивают Кирова. Первым прозрачно намекнул о причастности Сталина к убийству Кирова на XX cъезде КПСС Хрущев. И здесь нет ни единого доказательс­тва, чтобы обвинить Сталина в этом преступлении. Хрущев не реабилитировал Троцкого, Бухарина, Каменева, Зиновьева, Пятакова, Сокольникова, Томского и других, которым в трид­цатые годы вменялось в вину убийство Кирова. Нет, все же у Никиты Хрущева хватило ума не сделать этого, так как он был свидетелем борьбы Кирова и Сталина со всякого рода Бронш­тейнами и Каменевыми, Радеками и Зиновьевыми. Ягода на процессе 1938 года после вынесения ему смертного приговора признал свою вину в деле убийства Кирова, но категоричес­ки отмел обвинение в шпионаже. Казалось бы, что уже терять — вот она смерть: шпионаж так шпионаж. Во всяком случае, если эти признания были вырваны под физическим воздейс­твием, то почему Ягода признал обвинение в причастности к убийству Кирова, а шпионаж отрицал? Нет, не сходятся концы с концами у Хрущева.

Заместитель Ягоды Трилиссер, видимо, по собственной инициативе расследовал дореволюционное прошлое своего начальника и установил его связь с царской охранной. Об этом он пытался доложить Сталину, но тот почему-то не стал слу­шать… До поры до времени.

Не зря Сталин допрашивал Николаева — исполнителя убийства Кирова. Сталин окончательно понял роль Ягоды, когда погиб единственный свидетель убийства — некий Бори­сов. Его везли на допрос к Сталину и по пути машина попа­дает в аварию, Борисов погибает. А везли — то его в открытой полуторке. Всего по делу Кирова было арестовано 77 человек.

Неужели все эти лица были невиновные? Тогда почему Гене­ральный прокурор СССР внес в 1990 году в Верховный суд про­тест по делу убийства Кирова только по тринадцати безвинно казненных в декабре 1934 года? То, что в числе 77 арестованных тогда были невиновные — сомнения не вызывает. И похоже эти, реабилитированные тринадцать, попали в роковой переплет.Но, коли заговора не было, тогда почему бы за компанию не реаби­литировать остальных? Между прочим, и Хрущеву, и Горбачеву, и его идеологу Яковлеву очень хотелось это сделать, но, видно, среди прокурорских чиновников были честные люди. Начиная с 1954 года, было организовано три комплексные проверки с це­лью доказать причастность Сталина к убийству Кирова с пос­ледующим развязыванием его рук для расправ над народом. Не вышло. Даже зацепиться не было за что. Киров был единствен­ным, с кем Сталин был искренен и кому он полностью доверял. Этот факт отмечали все его современники и его дочь Светлана Алилуева. Не в пример Троцкому, Бухарину, Зиновьеву и иже с ними Киров имел высокую репутацию твердого во взглядах человека, никогда не предавал, не двурушничал, не участвовал в оппозиции. Близкие к Кирову люди отмечали исключитель­ную его чувствительность и интуицию к несправедливости, фальши, лицемерию. Такой независимый, прямой в отношени­ях к окружающим человек как Киров без труда распознал бы «коварного грузина». В свою очередь грузин не настолько был глуп, чтобы убирать преданного ему русского Кирова. Он не мог не понимать, что, какая бы не была репрессивная машина, в любом случае она даст сбой, если не будет у него опоры в ближайшем окружении. Он не боялся популярности соратни­ков. У меня сохранились книги речей многих советских вождей в тридцатые годы, в том числе и Кирова. Но излишне отрицать, что Сталин болезненно и подозрительно относился к соратни­кам, если они каким-то образом покушались на его авторитет. Но он не раз убеждался в преданности ему Кирова, демонстри­рующего честные правила игры и стремление знать свое место в иерархической лестнице власти. Из дневника сестры первой жены Сталина Марии Сванидзе присутствовавшей на похоро­нах Кирова:

«На ступеньки гроба поднимается Иосиф, лицо его скор­бно, он наклоняется и целует лоб мертвого Сергея Мироно­вича. Картина раздирает душу, зная, как они были близки, и весь зал рыдает, я слышу сквозь собственные всхлипывания, всхлипывания мужчин. Так же тепло, заплакав, прощается Серго — его близкий соратник…»

Однажды Киров побывал в Казахстане и посетил ряд на­селенных пунктов, куда были переселены кулацкие семьи. Из­вестно, что он один из немногих руководителей не боялся хо­дить в народ. Там, в Казахстане, он столкнулся с повсеместным произволом органов ОГПУ. Переселенцев ни за что, ни про что избивали, были случаи их расстрела, якобы за сопротивление «деклассированного элемента» властям. Переселенцы жили в тяжелых бытовых условиях, они были жестко ограничены в передвижении. По возвращению из Казахстана Киров гневно высказал свое недовольство лично Ягоде, возглавлявшего тог­да органы ОГПУ. Можно предположить, что мог сказать Ягоде принципиальный и эмоциональный Киров. Потом об увиден­ном он доложил Сталину. После ареста Ягоды это беззаконие тоже вменилось ему в вину.

Какова причина убийства Кирова? Как только Киров воз­главил Ленинградскую партийную организацию, он сразу же ринулся в борьбу с троцкистско-зиновьевской оппозицией. То, что Киров был непревзойденный трибун и мог смело и остро высмеять противника — все знали. Знал это и Троцкий, которо­го Киров даже проклял в речи на XVII съезде партии. В свою очередь, тот поклялся отомстить Кирову. Через военного атта­ше в Берлине Путну он дал команду его убить. Притом, в пер­вую очередь. Киров был большой специалист по любовным делам, пользовался успехом у многих женщин, в том числе у Мильды Драулы — жены Николаева. Некоторые следственные комиссии утверждали, что Николаев убил Кирова из-за рев­ности. Но никакого сомнения не было в том, что Николаев был связан с людьми Ягоды.

Хрущев: «…Он, Сталин …самого Орджоникидзе довел до такого состояния, что последний вынужден был застрелить­ся». В отличие от Хрущева, Орджоникидзе был человеком чести, кристально чистый и очень наивный. Он был дворя­нин, князь, но честно служил идеалам коммунизма. Он при­народно поручился перед партией и лично перед Сталиным за многих людей, которые, как оказалось, были втянутыми в активную контрреволюционную деятельность. Сталин знал, что Пятаков был до мозга костей троцкистом и не менял сво­их убеждений. А Орджоникидзе дал гарантии. И когда его ознакомили с материалами расследования, он лично перепро­верил все факты и убедился в чудовищной правде. С другой стороны, родной брат Серго был активным противником Со­ветской власти. Проживая в Грузии, он будоражил всю рес­публику, за что был арестован. Сотрудники Ягоды передали Орджоникидзе протокол допроса его брата Папулия и других родственников. Они буквально подталкивали эмоционального Серго к трагическому шагу. Ознакомление с протоколом до­проса брата сильно повлияло на Орджоникидзе и он покончил с собой. Была еще причина рокового шага — он болел тяжелой формой астмы и стенокардии, приступы этой болезни давлели над психикой эмоционального Орджоникидзе. Его соратники говорили, что в большей степени виной самоубийства Серго была эта болезнь.

Даже в самые трудные времена — в 1941-1942 г.г. троцкисты вели ожесточенную борьбу с советским народом. В декабре 1941 года Сталин связался с Черчиллем и напомнил о договореннос­ти поставки вооружения Советской стране. Черчилль отвечает: «Я не могу выполнить обещание, так как военные заводы бас­туют: троцкисты себе политический капитал делают!»

Для Сталина эта информация не была новостью — пози­ции троцкистов, особенно в Европе, были очень сильны. Но разговор советского лидера с Черчиллем имел любопытное продолжение.

Бывший начальник охраны Шверника Г. А. Эгнатошви- ли, подполковник госбезопасности, рассказывает: «Сталин вызвал к себе Шверника и говорит: «Собирай делегацию и поедешь в Англию вместе с Иденом (министр иностранных дел Англии А. Иден в это время был в Москве — В. С.) на его военном корабле, что стоит в Мурманске. Только не вздумай там за коммунизм агитировать!»

«…Прибыв в Лондон, мы целый месяц разъезжали по заво­дам Англии, изготовлявшим вооружение. Куда бы мы не при­ехали, картина была одна: на территории завода, в парке или на улице сооружалась маленькая трибуна и на нее взбирался Шверник. Он говорил не более десяти-пятнадцати минут, его речь сводилась к следующему: товарищ Сталин просил пере­дать британскому рабочему классу несколько слов… если вы не хотите быть рабами Гитлера, помогите вооружением и бое­припасами советским людям, а свои экономические и полити­ческие требования предъявите тогда, когда окончится война. И, вы знаете, я был свидетелем чуда. После митинга, который продолжался не более тридцати минут, рабочие поворачива­лись к нам спиной, шли в цеха и начинали работать. Вот какой был авторитет у Сталина! Все это происходило на моих гла­зах, поскольку я ни на шаг не отходил от Шверника».

В 1925 — 30 г.г. 2,5 тысячи троцкистов отошли от оппо­зиции и были восстановлены в партии. Сталин вызвал к себе Ягоду и его заместителя Ежова:

— Думаю, что среди тех троцкистов, кто сидит, немало понявших бесперспективность своей борьбы против партии, и что их в это болото затянул Троцкий, и они захотят вырваться из него. Их надо освобождать. Это ответственное партийное поручение.

Сейчас трудно утверждать, что это указание Ягода и Ежов добросовестно исполнили, но многие из арестованных и осужденных были выпущены, восстановлены в партии, на прежнем месте работы. Об этом говорил в своем последнем слове на суде и Зиновьев. Но тот же Ежов в 1937 году немало из них вновь упрятал в лагеря и расстрелял.

Троцкий имел многие каналы, через которые у него была связь с подпольем в СССР. Один из них был через сотрудни­ка ГПУ Блюмкина. Знакомая фамилия? Несомненно. Это тот эсер Блюмкин, убивший германского посла графа Мирбаха. Из истории мы знаем, что он якобы был расстрелян. Но от расстрела его спас Троцкий и пристроил его в ГПУ. В 1929 году Блюмкин был в командировке в Турции и там встретился с Троцким. Получив письма в адрес однодумцев Троцкого, а также инструктаж, как убить Сталина, Блюмкин возвратился в Москву. Одно из писем было адресовано Радеку, который за­подозрил в Блюмкине ненадежного человека, выдал его орга­нам. На этот раз Блюмкин был точно расстрелян.

Опасность переворота была очевидной. Сталин в напряже­нии. Что делать? На этот извечный вопрос надо было отвечать конкретными мерами. Но вместо того, чтобы одним ударом по­кончить с заговорщиками в феврале 1937 года, он выносит воп­рос о фракционизме на Пленум ЦК партии. Сталин очень рис­ковал — ведь ему еще многое было неизвестно. Он еще не знал о масштабе заговора в армии. На Пленуме некоторые бывшие единомышленники Ленина подтвердили, что Бухарин и Рыков давали «правым» указания о насильственном свержении су­ществующего строя и уничтожении лично Сталина. С большой обвинительной речью выступил А. И. Микоян.

В протоколе Пленума будет записано: «Большинство под­держало предложение Сталина: «Исключить из состава кан­дидатов ЦК ВКП (б) Рыкова и Бухарина. Суду не предавать». Но из двадцати членов комиссии Пленума за предание суду с применением высший меры по отношению к Бухарину и Ры­кову голосовали Ежов, Буденный, Мануильский, Шверник и Косарев. На протоколе есть резолюция, учиненная рукой Ми­кояна: «Направить дело Бухарина — Рыкова в НКВД».

Анастас Иванович…, — в нем соседствовали и свирепость, и сентиментализм. При всех царях он был хорош.

В.Ф. Седых