Cегодня Владимир Винниченко — в украинском Пантеоне. Забыто, как этот шельмец и по совместительству первый глава правительства самостийной Украины пытался продать «неньку» большевикам за должность члена Политбюро и портфель министра!
Есть известные кадры: Петлюра и Винниченко принимают парад в Киеве. Декабрь 1918 года. Город только что взят у гетмана Скоропадского. Идет легкий снежок. Петлюра — в башлыке и папахе. Винниченко по-интеллигентски — в шляпе и пальто. Герои Украины. Вожди! Один военный вождь — головной атаман. Другой штатский — глава Директории. Винниченко в этот исторический момент даже главнее Петлюры. Ведь тот только командующий армии. А Винниченко возглавляет ВСЮ украинскую власть. Он самый главный! Самый-самый! И будет им еще целых полтора месяца — до 10 февраля 1919 года, когда Петлюра проведет тихий верхушечный переворот и заставит своего соперника уйти в отставку — примерно, как Ющенко уволил Тимошенко в 2005-м с поста премьера, несмотря на совместное дружное стояние на Майдане.
Кстати, и Винниченко с Петлюрой на фотографии стоят буквально в двух шагах от Майдана — на Софийской площади. И в истории они теперь вместе. Монеты отчеканены в честь и того, и другого. Улицы названы. Учебники заполнены соответствующими пафосными строчками о заклятых друзьях. Вот только в реальности после 10 февраля пути их разошлись в диаметральных направлениях. Симон Васильевич на двух должностях сразу удалится из Киева под настойчивым нажимом Красной армии и будет руководить своим правительством на колесах, о котором остряки тут же сложат поговорку: «У вагоні — Директорія, під вагоном — територія». А свергнутый Владимир Кириллович сбежит еще дальше — в буржуазную Австрию, хотя как убежденному социалисту ему бы туда драпать не следовало — да еще в разгар великой национальной революции, буквально ждавшей, что он положит на алтарь ее все силы.
Там, в Австрии, Винниченко займется совсем уж гнусными для бывшего первого лица государства делами засядет писать трехтомный пасквиль на украинскую освободительную борьбу под названием «Відродження нації». В нем он высмеет и страну. которой руководил, обзывая ее «хуторянкой», и Петлюру, припечатав его непечатными словами. Книга чуть ли не наполовину состоит из политической ругани в адрес бывших товарищей. Причем во время ее написания Винниченко так понесло, что он перевыполнил первоначальный план в целых семь раз — как признается в дневнике, думал всего десять авторских листов накатать. А неожиданно получилось семьдесят!
В том же дневнике Винниченко страшно распереживался за судьбу красной России, со всех сторон осажденной контрреволюционными армиями. Запись от 24 октября 1919 года: «Реакція з усіх боків все тісніше і тісніше стягає петлю на шиї Совєтської Росії. З Сибіру Колчак; з Дону й України — Денікін; з Заходу — Юденіч. Збоку, як маленький, забитий всіма цуцик, і собі хапа її за ногу Петлюра». В той же записи правительство украинское, его сменившее, Винниченко обзовет «хамом європейського Капіталу». А через неделю 3 ноября с брезгливостью отзовется о бывших коллегах: «Петлюрівщина» вистрибнула й у Відні. Нещасна, засмоктана галицька Національна Рада, дізнавшись, мабуть, що в Кам’янці «влада» робить паради на державні теми, рішила й собі попарадувати: учинила свято роковин Самостійної Західної Української Республіки. Тої республіки, якої вже немає, яку вони віддали ляхам за честь служити… сторожами Антантського Капіталу»…
Заметьте, это пишет не штатный пропагандист большевистской газетенки, а бывший «второй президент»Украинской Народной Республики! Да-да! Именно «второй президент». Так его до сих пор именуют в некоторых западных источниках, плохо понимая, что означает Должность «глава Директории». Что за «фирма» такая? Совет каких директоров? Даже в Википедии имеется фотография Винниченко в брыле и с отвисшими усами, подписанная «Second President of Ukraine (1918–1919) Volodymyr Vinnichenko», что лишний раз заставляет посмеяться над достоверностью этого «источника».
Конечно, никаким президентом он не был. Ни первым. Ни вторым. Но «директором» Украины все-таки некоторое время являлся. А значит, читать его скандальные откровения о «петлюровщине, выскакивающей в Вене», для каждого истинного патриота вдвойне обидно. И пусть эти «патриоты» не пеняют на меня. Я ведь о вас забочусь, чтобы очередные «директора» не затащили вас в новую безответственную авантюру, сбежав потом с прикарманенным барахлом в Париж или прикупив тихий хуторок под Каннами, как сделал это предприимчивый «вечный революционер» Винниченко.
Но, отписавшись по поводу своего более удачливого соперника в книге и дневнике, Владимир Кириллович решил не останавливаться в своей моральной деградации. Падать так падать! Он прибегнул к известному трюку многих профессиональных украинцев, проигравших в борьбе с себе подобными — вознамерился перекинуться на сторону идеологических врагов. В данном случае — большевиков. С этой благородной целью Винниченко вышел из Украинской социал-демократической рабочей партии, объявил себя «украинским коммунистом» и открыл в Вене филиал Украинской компартии. Как-то сразу нашлись и денежки на партийный печатный орган под бодрым названием «Нова доба», в котором перекрасившийся «второй президент» призвал несознательную украинскую интеллигенцию срочно переходить на марксистскую платформу. А дальше Винниченко засылает эмиссара к Литвинову — своему давнему знакомому и полпреду советской России в Эстонии, и 3 Февраля 1920 г. записывает в дневнике: «З Москви мае в цих днях приїхати Стокіз. Послано його було до Літвінова, а той послав його аж у Москву. Цікаво, що за відомості привезе».
В Москве добровольную инициативу изгнанника заметили. Только-только начинался 1920 год. Колчака удалось к этому времени отбить. Юденича — отодвинуть, Деникина — сбросить в Черное море. Но обстановка оставалась крайне нестабильной. Мировая революция могла буквально задохнуться в своей колыбельке. Петлюра снюхался с поляками. А те перешли в наступление. Из Крыма готовился выбраться Врангель. На юге Украины буянил Махно. Тут каждое доброе слово было на счету. Тем более, слово Винниченко — известного до революции писателя, которого не только знал, но и ругал за аморальность произведений сам великий Ленин! Один из романов Владимира Кирилловича — «Заветы отцов» — подсунула Ильичу еще в эмиграции в 1914 году его любовница Инесса Арманд. Ильич долго плевался, обозвав винниченковское творение «архиплохим подражанием архиплохого Достоевского».
Но в 1920 году Ленин, чья голова была забита кучей революционных проблем и буквально устала строчить Дзержинскому записочки с санкциями на расстрелы, отчего вскоре и взорвалась в инсульте, вспоминал эмигрантский период с некоторой ностальгией. «Архиплохой» Винниченко навевал приятные воспоминания о той эпохе, когда можно было дискутировать в женевских и краковских кафе с товарищами о теории революции и спорить с любовницей о литературе. Председатель Совнаркома распорядился пригласить «архиплохиша» в Москву на Третий всемирный конгресс Интернационала. А заодно прозондировать его — не желает ли отставное литературно-политическое светило поискать свое место в советской партийной номенклатуре. Светило однозначно желало.
И ведь не скажешь, что Владимир Кириллович был полной бездарностью или патентованным душегубом. На фоне Дзержинских, Кунов, Розалий Землячек или петлюровских атаманов-беспредельщиков он — сущий ангел. Даже мухи не обидел! Правда, ни одной мухи и не спас. К тому же самокритичный. Он хорошо осознавал, что не обладает сильной волей, необходимой для государственного деятеля, любит бросаться в крайности, шарахаться со стороны в сторону и лучше всего чувствует себя вдали от революционных масс и административных проблем — за письменным столом. Еще до старта своей публичной политической карьеры в 1914 году Винниченко записал в дневнике о будущем гегемоне: «Робочий клас увесь п’яний». И о себе: «В мені є багато поганих і шкідливих якостей моєї природи, характеру і ще гірші звички. Я сам себе руйную… Я мушу внести якусь організацію, систему… А для цього насамперед потрібна воля, яка в мене зовсім не вихована, дика, як бур’ян. Вона може кинутись на перепону диким кабаном і зараз же зламатись, як суха билинка».
Всю жизнь Владимир Кириллович был убежденным дезертиром. Он бегал от службы в царской армии. Избегал родительских обязанностей, рассматривая женщину только как источник сексуального удовольствия. И всегда в критический момент ломался и прятался от ответственности. Власть невероятно легко далась ему. В 1917 году, унюхав сластолюбивым носом дух времени, он вскочил в Центральную Раду и даже умудрился (буквально из ничего — нигде никогда не служив!) стать первым премьером Украины.
Примечательно, что в своем правительстве Винниченко назначил морским министром Дмитрия Антоновича — своего приятеля по дореволюционным вояжам в Италию. Сын известного историка и автор книги «Естетичне виховання Шевченка», носивший в УСДРП партийную кличку Муха, тот видел море в основном на пляже. Можете представить, что за «адмирал» получился из этой Мухи! Такой же, как и «второй президент»! С подобными кадрами «українські визвольні змагання» просто не могли не прийти к своему логическому концу — полному краху. И если однажды Винниченко заметил, что украинскую историю невозможно читать без брома, то это в полной мере относится и к тому разделу, где фигурируют его скандальные деяния.
Лучше всего у Владимира Кирилловича получалась не практическая политика, а описания природы. Разве не замечательно звучат эти строки: «Свята пустельність дніпрових жовтих пісків з ріденькими кущиками, це широченне небо над нами, — в них страшенні чари! Я плачу й дивлюсь на синувато-зелений обшир по тім боці, що тягнеться в неосяжну далечінь на обрії… Вода в Дніпрі жовта, як перестояний чай, любовно хлюпочеться маленькими короткими хвилями об чистий ніжний пісок берега. Широчінь води поширює душу»…
Чувствуется, что существо, написавшее это, действительно любило поваляться на песке, наслаждаясь блаженным бездельем. Ну, зачем ему было желать еще и должности члена Политбюро Украинской компартии, за которую оно соглашалось продать Ленину и его компании идею независимости? А ведь возжелало!
В мае 1920 года вместе с супругой Розалией Лифшиц Владимир Винниченко по поддельным паспортам, где сладкая парочка значилась как Йозеф и Натали Симон отбывает на самолете в Москву. Да, именно на самолете — весьма экзотичном тогда виде транспорта. Скоростная транспортировка по воздуху сына крестьянина из-под Елисаветграда, совсем недавно научившегося пользоваться ножом и вилкой, демонстрирует, какой вес придавали в Кремле разложению украинского национального движения. (О ноже и вилке — не преувеличение. В дневнике Винниченко есть запись, где он рассказывает, как Розалия обучает его пользоваться столовым прибором. Кстати, в Елисаветградской гимназии соученики дразнили его за «дикость»).
Ксива. «Чешский» паспорт Винниченко на имя Йозефа Симона
В Москве путешественнику не очень понравилось: «Промисловість не росте, а падає, розвалюється. Пролетаріат іде частиною в село годуватись, частиною в спекуляцію»… В июле начинается конгресс III Интернационала: «По Москві чути гру музики, на урядових будинках мають червоні прапори і висять плякати з написами і портретами Маркса та Леніна. А вулиці обідрані, брудні, неохайні. Будинки з полупленими стінами, як у лишаях і корості, постріляні й рябі, немов од віспи».
Но нужно устраиваться. Кремль предлагает Винниченко место в украинском советском правительстве. Тот сразу же требует сместить главу этого правительства — Христиана Раковского — как неукраинца по происхождению. «Замість нього має прийти хтось новий», — пишет Винниченко, явно намекая на себя. Троцкий предлагает ему должность поскромнее — военного министра Украины. После разговора с ним 19 июля «второй президент» записывает: «Тільки що мав розмову з Троцьким… Отже, мої портфелі мені забезпечуються: я буду військовим наркомом і членом воєнревсовєта».
Винниченко соглашается командовать революционной армией Украины, хотя, напоминаю, сам он ни дня не служил ни в какой армии, сбежав от призыва. Но в Политбюро есть и другое мнение. Лев Борисович Каменев буквально через три дня называет при встрече с Владимиром Кирилловичем разговор с Троцким «недоразумением». Каменев недолюбливает Троцкого. Он — видный член Политбюро, председатель Моссовета, будущий временный союзник Сталина. О командовании войсками не может быть и речи. Если Винниченко хочет работать на мировую революцию, он должен согласиться на пост заместителя Совнаркома УССР и наркома иностранных дел республики — по-нынешнему, вице-премьера и министра одновременно. Кроме того, его обещают выдвинуть в члены ЦК. Владимир Кириллович соглашается и выезжает в Харьков. Но портфелей ему все равно мало. Он требует ввести себя еще и в состав Политбюро Компартии Украины. Но места в Политбюро нет. Оно — не резиновый мешок для бывших петлюровцев.
И тогда Винниченко снова впадает в свое обычное «поэтическое» настроение. Новый Наркомзаксправ (так переводится на срочно создаваемый бюрократический украинский слово «Наркоминдел») грустит и исповедуется перед собой, записывая в дневнике: «Конфлікт стався… мене не допущено в Політбюро. Себто, единого, де хоч трохи можна було б брати участь в дійсній відповідальній роботі, мене позбавлено… Я категорично, рішуче й твердо заявив, що без участі в Політбюрі в партію не вступаю й з уряду виходжу… Бідні українці всяких політичних напрямів: вони так багато надій покладали на мій вступ в уряд».
15 сентября Винниченко пишет письмо Наркоминделу РСФСР Чичерину с просьбой выпустить себя за границу. Он очень боится, что его не пустят и навсегда замаринуют в стране победивших рабочих и крестьян. Но никаких проволочек! Никто не собирается мучить великого человека дальше. Московская бюрократическая машина работает, как часы. Меньше чем через неделю несостоявшегося члена Политбюро буквально пинком выбрасывают обратно в Европу к презираемой им буржуазии и мещанскому уюту. Жену под мышку — и на поезд! На прощание 21 сентября Винниченко сливает свою депрессию в дневничок: «Речі знову упаковані. Через півгодини виїжджаємо на вокзал, на Петроград, Ревель, Берлін і т.д… Ні жалю, ні туги. Чуття втоми й порожнечі… Аж не віриться, що так і не вдалось жити й працювати на Україні для революції»…
Незадачливый революционер умер на своем хуторе во Франции в Мужене возле Канн в 1951 году, пережив и Петлюру, и Ленина, и Чичерина, и Каменева, и даже Троцкого. Он пописывал книги и картины, наслаждался тишиной и уютом, и больше не лез в большую политику. Разве что время от времени нахально доставал сильных мира сего скандальными заголовками своих произведений, вроде «Слово за тобою, Сталіне!». Но вес его был так мал, что никому даже в голову не приходило гоняться за ним с ледорубом. Жизнь ушла в звонкие фразы.