В течение первых двух месяцев войны немцы потеряли убитыми, ранеными и пленными около миллиона солдат и офицеров. Вопреки очевидному и доказанному некоторые «историки» вообще отрицают потери со стороны немцев. Якобы в июне и начале июля противник потерял всего 14-15 тысяч человек. И тем не менее Красная Армия отступала. И чаще отступала не из-за отсутствия возможностей сдержать врага, а из-за неумения организовать оборону и решительно контратаковать врага.
Немецкие дивизии рвались вперед. Танковые части далеко обгоняли моторизованные дивизии с целью охвата русских войск, а потом уничтожения их в этих «котлах». Уже на второй день немцы встретили на своем пути прекрасно обученную, технически оснащенную 4-ю бронетанковую дивизию Красной Армии. В этой дивизии насчитывалось 355 танков, в то время как в танковой группе Гудериана их было всего 850. Но бездарность и трусость командира дивизии позволили немцам относительно легко ее разгромить. Бросив погибающие части, генерал-майор Потатурчев переоделся в гражданское и пешком направился в сторону Минска. Однако был схвачен немцами. Это был первый красный генерал попавший в плен.
А теперь вкратце рассмотрим причины трагедии войск Кирпоноса. Командующий Юго-Западным фронтом почему- то пассивно выжидал полного сосредоточения дивизий и механизированных корпусов. Прибывший 24 июня в штаб округа начальник Генерального штаба Жуков обвинил Кирпоноса в отсутствии энергичных и грамотных действий. В резком тоне он поставил боевую задачу направить основные силы фронта навстречу вклинившимся танковым и моторизованным группировкам врага. Жуков и вовсе вышел из себя, когда узнал, что Кирпонос оттянул 4-й мехкорпус с правого флага, где противник наносил главный удар, и перевел его на левый, где было относительно спокойно.
Через два дня сложилась более менее выгодная ситуация на юге линии фронта, в районе Радзехува и Берестечко. Можно было контратаковать. Кирпонос решил для этого использовать 36-й и 37-й стрелковые корпуса. Жуков воспротивился этому.
— Коль наносить удар, то всеми силами! — приказал он. Через час после этого разговора Жуков вылетел в Москву. Но только 8-й мехкорпус генерала Рябышева, 9-й мехкорпус генерала Рокоссовского и 19-й мехкорпус генерала Фекленко успешно контратаковали врага. Больше Кирпонос не мог ввести в дело ни одной дивизии — они не прибыли к назначенному для атаки времени. Под давлением крупных танковых сил Юго-Западный фронт отступал на восток. В тылу фронта находился мощный Шепетовский укрепрайон. Но Кирпонос не использовал эти укрепления и продолжал отступление к Днепру. В войска вновь прибыл Жуков. «Не понимаю, — воскликнул он, — как вы могли пропустить противника через Шепетовский укрепленный район? Примите меры, чтобы он не отрезал шестую, двадцать шестую и двадцатую армии».
До Киева немцам было далеко, еще надо было топать и топать, а Хрущев с Кирпоносом собрались бежать за Днепр. Доложили Сталину. Он мгновенно связывается с командующим Юго-Западного фронта Кирпоносом и строго его отчитывает. Проходит день, два и Сталину вновь сообщают о трусливом поведении руководства ЮЗФ. И июля 1941 года Сталин направляет им грозную телеграмму: «Киев. т. Хрущеву. Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западного фронтов до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра. Предупреждаю вас, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров».
Но Красная Армия под Киевом потерпела серьезное поражение. Некоторые историки обвиняют Сталина в том, что он приказал Кирпоносу и Хрущёву — невзирая ни на что удерживать Киев, что он никаких доводов с их стороны не хотел слушать.
Для истины, сохранилась запись разговора Сталина с руководством Юго-Западного фронта.
«У аппарата Сталин. Здравствуйте. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы немцы перешли на левый берег Днепра в каком-либо пункте. Скажите, есть ли у Вас возможность не допустить такого казуса?
(Далее Сталин говорит о том, как он видит построение линии обороны).
Хрущёв, Кирпонос. Нами приняты все меры к тому, чтобы ни в коем случае не дать противнику как перейти на левый берег Днепра, так и взять Киев…
(Они подробно информируют Сталина о готовящемся наступлении из района Корсунь и просят у него на это разрешение).
Сталин. Я не только не возражаю, а, наоборот, всемерно приветствую наступление… но я всё-таки просил бы Вас разработать предложенную мной линию обороны, ибо на войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а также на худшее. Это единственное средство не попасть впросак…»
В этом разговоре Сталин был прав — еще была возможность оказывать сопротивление врагу. Он направляет Юго-Западному фронту 19 стрелковых и 5 кавалерийских дивизий. Но Кирпонос не сумел ими как следует распорядиться. Через несколько дней, 8 августа 1941 года у Сталина вновь состоялся разговор с Кирпоносом:
«Бровары. У аппарата генерал-полковник Кирпонос.
Москва. У аппарата Сталин.
Сталин. До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев… Верно ли это?
Кирпонос. Здравствуйте тов. Сталин. Вам доложили неверно. Мною и Военным советом принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдавать… Все наши мысли и стремления, как мои, так и Военного совета, направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать…
Сталин. Очень хорошо. Крепко жму руку. Желаю успеха.
Все».
За четыре дня до окружения группы войск ЮЗФ у Сталина снова состоялся разговор с Кирпоносом. Эти дни особенно были тяжелыми и уже сильно запахло жареным, но дорогого Никиты Сергеевича уже здесь не было — его как ветром сдуло. Среди обреченных красных генералов его не оказалось. А между тем, Сталин предупреждал Кирпоноса, что надо повести атаки на конотопскую группу противника, организовать оборону по реке Псёл, с севера и запада. «После этого начать эвакуацию Киева». «Без разрешения Ставки Киев не оставлять» — приказал Сталин.
Свидетель этого разговора И.Х.Баграмян вспоминал: «Время шло, а на другом конце провода Сталин ждал ответа.
Кирпонос стремительно повернулся к радистке:
— Передавайте! Говорил он медленно, словно процеживал каждое слово:
— У нас и мысли об отводе войск не было до получения предложения дать соображения об отводе войск на восток с указанием рубежей, а была лишь просьба в связи с расширившимся фронтом…
Тупиков (начальник штаба), слушая Кирпоноса схватился за голову.
— …Указания Ставки Верховного Главнокомандования — докладывал далее командующий — только что полученные по аппарату будут немедленно проведены в жизнь. Все».
Баграмян, там же, писал: «Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлён его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус», — и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришёл к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчинённых. Если исполнитель твердо стоял на своём и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал».
Так в чем вина Сталина? Может быть в том, что он требовал сопротивления врагу? Или он виновен в том, что штаб фронта не смог грамотно управлять крупными силами, которых с лихвой хватало и контратаковать врага и удерживать Киев еще многие недели? Но не было воли к победе, не было умения, организации, компетентности. Что ж тут на зеркало пенять.
В.Ф. Седых
