Бывает, что ничтожные события, как искра, проносятся в сознании современников, а потом через десятилетия неожиданно превращаются в исторический миф. Так случилось с Центральной Радой, существовавшей чуть больше года — с марта 1917-го по конец апреля 1918-го. Киевляне начала столетия, видевшие этот режим воочию, припечатали его презрительным определением — «оперетка».
Без февральской революции в Петрограде, покончившей с тремя столетиями Романовых, никакого национального возрождения в Украине, наверняка, не было бы. В то время, когда в столице России бушевали уличные страсти, в Киеве стояла тишь и благодать. «К концу февраля 1917 г., — писал местный мемуарист Гольденвейзер, — наша киевская атмосфера не была сгущена более, чем обыкновенно, и ничто не предвещало близкой грозы».
Все изменилось 15 марта (3-го по старому стилю), когда отчеты о перевороте в Петрограде опубликовали киевские газеты. Засевшим в тылу общественным деятелям революция очень понравилась. Всем хотелось чего-то новенького, и вот оно наступило! Сразу же возникло множество организаций, из щелей повылезали подпольные партии всех окрасов. Было среди них и так называемое «Товариство українських поступовців» — сокращенно ТУП. Название это сейчас мало что говорит душе и уху. Тем не менее, именно этот ТУП и постановил основать организацию, которая бы представляла интересы украинцев.
В чем они состоят, толком еще никто не понимал. Решили, что делегатов должны прислать украинские общественные организации. Но так как таких почти не имелось в природе, то некий Дмитрий Антонович — сын известного историка, оббегал в Киеве все, что мало-мальски их напоминало, и набрал первоначальный список членов. Рассмешил он даже будущего первого председателя Центральной Рады Михаила Грушевского, так как Антонович включил в него тринадцать самых разнообразных кружков социал-демократического окраса, вплоть «до церковных хоров».
Единственная причина, почему Антонович развернул такую бурную интриганскую деятельность, был страх, что власть в украинском объединении захватит ТУП во главе с известным в узких украинофильских кругах литературоведом и журналистом Сергеем Ефремовым. Не будет преувеличением сказать, что и родилась-то Центральная Рада из внутриукраинской партийной грызни.
Специалисты до сих пор не решили, какой день считать первым в истории Центральной Рады. Самый ранний протокол ее зарегистрирован 22 марта. Но первую годовщину отпраздновали под председательством Грушевского в 1918 г. почему-то 20 марта. В справочниках чаще всего попадается дата 17 марта (4-е по старому стилю). А в самой популярной газете нашего города того периода — «Киевской мысли» — сообщение о возникновении некоего комитета «Центральная Рада» отнесено все-таки к 17 марта.
Что же касается «версии» Грушевского, то дед, скорее всего, что-то напутал — ведь его в это время не было в Киеве. Грушевского пришлось пригласить на родину, чтобы навести хоть какой-то внутренний порядок. Ведь все члены Рады чувствовали себя гениями, носителями прогрессивных идей и никто никому не хотел подчиняться. Они так ненавидели друг друга, что решили передать власть над собой человеку старшего поколения, по возрасту годившемуся на роль «отца».
Чтобы придать новому органу хоть какую-то легитимность, было решено созвать Всеукраинский национальный съезд. Он произошел в начале апреля. Тем не менее, даже точное число его делегатов известно только примерно. Называют цифры от 700 до 1500 участников. Но документы показывают, что в выборах председателя Рады 8 апреля участвовало только 593 делегата. Чему верить?
Но представляли они не граждан Украины, большинство из которых даже не догадывалось, что в Киеве возник некий самозванный «парламент», а только общественные организации. Такой трюк сделал орган власти нелегитимным, так как народ его не избирал. Впоследствии это сильно сказывалось на самоощущении членов Рады, ведь в глубине души они понимали, что являются всего лишь политическими жуликами, попытавшимися узурпировать власть.
Больше всего делегатам хотелось выговориться. Так в бесплодных дебатах и прошел год. Никакой реальной власти Рада не хотела. Даже отделяться от России решила только после того, как в Петрограде победили большевики. На бумаге с разрешения Временного правительства у Рады были целые «украинизированные» корпуса русской армии, а на практике все это разбегалось по домам с немецкого фронта и никому не подчинялось.
Опять же только на бумаге существовал и кабинет министров во главе с драматургом Винниченко. Чиновники его не уважали и не слушались. Военный министр Центральной Рады Симон Петлюра однажды из-за нехватки помещения даже вынужден был проводить заседание своего ведомства в парламентском туалете. Что еще могло родиться в таком месте, кроме идеи послать необученных студентов под Круты?
Только по причине полной недееспособности Центральной Рады большевики так легко захватили Киев в январе 1918 г. и выгнали Грушевского с компанией в железнодорожный эшелон, превратив эту говорильню в правительство на колесах. Единственным практическим делом, которое совершила Рада, было приглашение в Украину немцев. На штыках оккупантов этот «уряд» и вернулся в Киев, чтобы опять приступить к привычному делу — болтовне.
Устав от дискуссий ни о чем, 30 апреля 1918 г. кайзеровская армия заменила Грушевского куда более вменяемым правительством гетмана Скоропадского. «Оперетка» кончилась.
Не так давно третий президент Украины Ющенко горячо наезжал на идею федерализма. А Юрий Луценко в бытность министром внутренних дел даже пустил в обиход обидное словечко «федерасты». А напрасно! Ведь отец-основатель Украинской народной республики Михаил Грушевский, по луценковской терминологии, тоже «федераст»! Он автор работы «Якої ми хочемо автономії і федерації», увидевшей свет в 1917 г.
Никакой независимости Грушевский в этой книжонке не хотел. Вершиной его политической мечты было, чтобы Украина входила в Российскую федеративную республику. «Федерація, — объяснял он, — означає об’єднання в одній державі кількох держав». И расшифровывал: «Се зазначається… в самій назві федерацій: найбільш звісна з них назва північно-американської союзною держави «Сполучені Держави Америки (Соединенные Штаты — штати се значить держави)». Звучит немного коряво. Но в общем понятно.
Единственное, чего требовал от России косноязычный профессор-спикер, чтоб она была демократичной: «Ми хочемо, щоб держава, до складу котрої входитиме Україна, були федеративною демократичною республікою». Целая глава у него так и называется: «Автономна Україна в Федеративній Російській республіці».
Отказаться от этой мысли Грушевского заставила только Великая Октябрьская революция и восстание большевиков в Киеве. Лишь после них 9 января 1918 года своим Четвертым универсалом Центральная Рада объявила о полной независимости Украины.
Несмотря на то, что Центральная Рада вещала якобы от имени всего украинского народа, большинство граждан на Украине даже не понимали, кто такие украинцы. До революции употребляли слово «малороссы», которые считались наряду с белорусами и великороссами частью единого русского народа. Идея не то, что независимой, а просто хоть какой-то Украины была чисто интеллигентской штучкой узкого круга избранных политиканов.
Поэтому Михаилу Грушевскому в экстренном порядке пришлось написать целую брошюру «Хто такі Українці і чого вони хочуть». Загадочное природное явление профессор объяснял в чисто биологических терминах: «Подивитися на вигляд українців — зараз можна помітити, що се люди не одної породи: одні чорняві, інші біляві, одні мають голову круглу, інші подовгасту, одні тiлом худі і костисті, інші товсті, тілисті. Видно, що се потомки людей з різних порід і племен, що помішалися і злилися в один народ, об’єднані одною мовою, а головне — одною свідомістю народною»…
Грушевский провел целое филологическое исследование этой смеси и утвердился в выводе, что она действительно состоит из разнородных компонентов: «Переглядаючи прізвища українські, побачимо тут і потомків родин великоруських, і польських, і німецьких, і сербських, і жидівських, що пристали до українців в різні часи і вважають себе українцями». Но к евреям первый украинский спикер относился очень подозрительно. «Бували і з жидів українські патріоти, котрі не відрікалися своєї жидівської віри, — писал он. — Правда, що небагато було таких».
Как утверждал «батько нації», не важно, «якого хто роду, якої хто віри, а часом, навіть — і якої хто мови». Главное, чтобы они «вважали себе українцями».
Все это показывает, что украинская нация в 1917 году только начинала складываться. Это показали и единственные демократические выборы, которые тогда удалось провести — в органы местного самоуправления. Даже американский историк украинского происхождения Тарас Гунчак был вынужден признать, что в Екатеринославе при выборах в городскую думу из 110 мест украинцы получили только 11, в Одессе из 120 — пять, в Житомире из 98 — девять, в Херсоне из 101 — пятнадцать, и даже в Киеве украинские партии взяли только 25 мандатов из 125!
«Яка іронія, — писал Гунчак в книге «Украина: первая половина XX века», — у той саме час, коли у Києві засідала Українська Центральна Рада, містом керували люди, які вкрай вороже ставилися до боротьби українського народу за самостійне існування».
Но ведь так получилось, что избирателям дали право свободно высказаться на выборах в городские думы! А за Центральную Раду никто из них не голосовал — она сама собралась без спросу избирателей. Самозванно. Куда же девались потом эти избиратели? Одни погибли во время гражданской войны, другим — заткнули рот победившие в конце концов большевики.
Главной причиной, почему Центральная рада воспринималась киевлянами как оперетка, была комичность ее вождей. Нельзя сказать, что Грушевский и Винниченко — полные ничтожества. Но оба они оказались явно не на своем месте.
Грушевский, уставая от галдежа на заседаниях «парлямента», вместо того, чтобы выполнять свои обязанности спикера, строчил прямо в сессионной зале какие-то брошюрки и учебнички, за которые ему платили щедрые гонорары. Его «Иллюстрированную историю Украины» наконец-то стали хорошо раскупать. Обывателю было интересно почитать, чего там накалякал новый начальник. А Винниченко, возглавив первый украинский кабмин, никак не мог избавиться от ремесла драматурга, которым занимался до того, как податься в политику.
Киевский мемуарист Григорий Григорьев вспоминал, как в разгар революции 1917 года зашел к знакомой машинистке на Фундуклеевскую, 20 и неожиданно столкнулся лоб в лоб с главой украинского правительства: «С машинисткой разговаривал Винниченко. Вскоре он ушел, пожав ей руку. Я не удержался, чтобы не расспросить о таком известном деятеле нового правительства. Она рассказала, что Винниченко, наверное, больше, чем государственными делами, интересуется своими пьесами. Принес, чтобы немедленно напечатать исправленный экземпляр для нового издания «Черной пантеры и белого медведя».
По словам девушки, печатать для премьера ей приходилось очень много. Винниченко, боясь разрушить имидж державного мужа, стеснялся напрягать левой работой машинисток в Центральной Раде и обратился к ней как к старой знакомой. Печатать свои пьесы Владимир Кириллович предпочитал в Москве в русском переводе — так было больше славы. Вскоре в киевских книжных магазинах появился московский сборник произведений 37-летнего украинского премьер-министра.
Говорят, достигнув предела компетентности, люди на новой должности с наибольшим увлечением делают не то, что нужно, а то, что у них хорошо получалось раньше. Именно так и случилось с Грушевским и Винниченко. Они с успехом наиздавали во время революции своих книг и потеряли независимость Украины сразу же после ее обретения.