Трагедия сорок первого. Начало войны

Трагедия сорок первого. Начало войны
0.00 avg. rating (0% score) - 0 votes

Еще первый русский царь Иван Грозный говорил: «Все, что ни случалось с нами плохого, все это происходило из-за германцев!» В кои времена сказал эти слова самодержец, а по прошествии веков они приобрели зловещую закономерность. Не раз агрессивные германцы навязывали русскому народу губительные войны.

Как Сталин не пытался предотвратить безумное кро­вопролитие дипломатическими методами, ему так и не удалось остановить германского маниакального психо­пата.

В отличие от Сталина, Адольф Гитлер не знал историю собственной страны. А если и знал, то не обратил внимание на слова основателя германской империи Бисмарка: «Тот, кто сует палец в берлогу русского медведя, — говорил он, — рис­кует остаться без головы».

Гитлер был суеверным человеком. Он считал, что 22 июня для него число счастливое. В этот день год назад ка­питулировала Франция.1 Фюрер был опьянен победой. Без сомнения, вперед на Восток!

Весь мир замер в тревоге. Удивительные слова для нас, сегодняшних, написал в те дни великий американский пи­сатель Теодор Драйзер: «Нападение Гитлера на СССР было попыткой уничтожить свободу человечества, духовную и социальную справедливость, которой, кроме как в СССР, никогда не достигал ни один народ».

В те тревожные дни другой гений — английский писатель Бернард Шоу оставил для истории не менее впечатляющие слова: «Теперь, когда Сталин на нашей стороне, мы наверня­ка выиграем войну». Известно, что коалиция против Гитлера определилась с первых дней его вероломного нападения на СССР. И уже политики мира, лидеры крупных держав взи­рали на Сталина, как на своего спасителя. Это были умные люди. Они понимали, что никто, никогда, нигде не становился в одном лице и Политическим лидером, и Государственным деятелем, и Главнокомандующим. На это мог решится человек большого ума и могучей воли. Уверенность Сталина в победе над врагом передавалась его союзникам. Черчилль: «Я встаю утром и молюсь, чтобы Сталин был жив, здоров. Только Ста­лин может спасти мир!» В самые трудные дни они уже при­знали Сталина, как владыку мира.

Но не все политики разделяли этот оптимизм. «Прорица­тели» предсказывали скорый крах Советского Союза. Амери­канские военные эксперты рассчитывали, что советская страна продержится не больше трех месяцев, англичане — всего шесть недель. Скорая победа вермахта над многими странами дава­ли для этих пророчеств серьезные основания: Польша была завоевана за 27 дней, Дания — за 24 часа, Норвегия — за 23 дня, Голландия — за 5, Бельгия — за 18, Франция — за 39, Югославия — за 12, Греция — за 21 день и Крит — за 11 дней.

Накануне посещения Москвы в первые дни войны англи­чане и американцы — Бивербрук, Гарриман и Гопкинс счита­ли, что сопротивление СССР будет недолгим. Этот вывод ос­новывался на заключении авторитетных военных экспертов. Каждого из них принимал Сталин. Они заходили к нему со своим мнением, а он принимал их радушно, держался уверен­но. От него они выходили с его мнением. Послы возвращались в свои страны оптимистами, уверенными в победе советского народа над сильным и коварным врагом. В декабре 1941 года и Москву приехал министр иностранных дел Англии Антони Идсн. Он посетил один из участков фронта под Москвой, и по возвращении встретился со Сталиным. На Идена произвело огромное впечатление то, как держался руководитель Советс­ком страны: спокойно, просто, непринужденно. Он убежденно говорил гостю, что русскому народу придется трудно в этой войне, но победа будет за СССР.

«~ Русские были два раза в Берлине, будут и в третий раз…» — уверенно заключил Сталин.

Эта фраза обойдет все страны мира и вселит надежду лю­дей планеты в победу над фашизмом.

Но наши доморощенные былинщики из кожи лезут, чтобы показать Сталина в минуты опасности слабым, растерянным, неспособным твердо управлять событиями. Пономаренко П. К. — первый секретарь ЦК партии Белоруссии вспоминал, как в 7 утра 22 июня ему позвонил Сталин. Выслушал информацию о принимаемых мерах в связи с началом войны, он отнюдь го­лосом нерастеряного человека поставил ряд задач, достойных озвучения сразу — же, на всю страну.

Уже 22 июня он проводит десятки мероприятий, у него были сотни посетителей… В те первые дни войны он прини­мает летчиков Водопьянова, Преображенского и других. Они обсуждают как лучше нанести бомбардировочный удар по Берлину.

Он не боялся опасности и шел ей навстречу с удвоенным мужеством. Он отвергал страх и мыслил категориями успеха — спокойно, но твердо ставил задачи перед правительством: «Надо поручить эвакуировать население и предприятия на Восток. Ничего не должно доставаться врагу. Надо поручить организовать эвакуацию населения». И его указания четко вы­полнялись.

На второй день войны, Сталин вызвал к себе наркома тан­ковой промышленности Малышева — здесь же было принято решение о создании танковой базы по производству боевых машин. С первых дней были переброшены в Челябинск Ленин­градский и Харьковский танковые заводы. Объединившись с Челябинским тракторным заводом образовалось огромное предприятие, названное «Танкоград». В больших количествах здесь будут выпускаться знаменитые танки Т-34. Уже 2 июля было принято решение Совета Обороны об эвакуации моего родного металлургического завода им. Ильича в г. Мариуполе на Урал. Он выпускал броневые листы. Невероятно, но многие предприятия тяжелой промышленности уже через месяц, дру­гой начинали давать продукцию фронту. Авиазавод им. Чка­лова был перебазирован из Москвы в Ташкент и через сорок дней выпустил первый самолет. В мирное время на строитель­ство таких заводов уходило два, три и более лет.

До конца 1941 года на Восток будет демонтировано, пе­ревезено и установлено 2593 промышленных предприятий, в том числе 1360 оборонных.

Немцы активно наступали. Красная Армия с потерями от­катывалась на Восток. А Сталин был спокоен. Он был уверен в советском народе, в созданной им экономике, способной мгно­венно развернуть военное производство. К удивлению всего мира, экономика СССР в условиях войны мобилизовалась по основному производству за три месяца! А в целом мобилизо­валась за семь месяцев. А США без войны разворачивались 36 месяцев, Великобритания — 22 месяца, в том числе 9 месяцев без прямого воздействия войны.

Управляющий делами СНК Я. Е. Чадаев много лет еже­дневно встречался с вождем, вспоминал: «Сталин обладал очень сложной и своеобразной чертой характера. Ее прихо­дилось редко видеть у других лиц. Иногда при хороших де­лах, при удачном развитии событий его настроение было пря­мо противоположно происходящему: он был замкнут, суров, резок, требователен. А когда на горизонте сгущались тучки, когда события оборачивались неприятностями, — он был настроен оптимистически. Именно такое настроение у Сталина было в первый период войны, когда наша армия отступала, один за другим переходили в руки врага города, а Сталин был выдержан, невозмутим, проявляя большую терпимость, как будто события развиваются спокойно и безоблачно. Чем это можно объяснить? Очевидно тем, что если бы Сталин стал де­монстрировать пессимизм или какое-то уныние, то это удручающе подействовало бы на других, внесло бы растерянность.

Его сила была в положительном влиянии на окружающих, в безусловном доверии, которое он вселял, в твердости его ха­рактера. Он проявлял непререкаемую волю в делах, заставлял людей верить в свой талант, мудрость, силу, вселяя в них эн­тузиазм и пафос борьбы.

Кто имел счастье работать в непосредственной близости к Сталину, видел, что он смело брал на себя ответственность за принятие тех или иных решений, за действия на фронте и в тылу.

Внешне он был спокойный, уравновешенный человек, не­торопливый в движении, медленный в словах и действиях. Но внутри вся его натура кипела, бурлила, клокотала. Он стойко, мужественно переносил неудачи и с новой энергией, с безза­ветным мужеством работал на своем трудном и ответствен­ном посту.

Сколько бессонных ночей, сколько часов сверх напряжен­ной работы должен был потратить этот человек, чтобы через какие-небудь шесть месяцев после победоносного наступле­ния врага остановить его и погнать назад».

А что же на фронте? Генштаб под руководством Г. К. Жу­кова в течении суток дал в войска три совершенно противопо­ложных директивы. Командиры разводили руками — стрелять, не стрелять? А последняя директива и вовсе свидетельство­вала о незнании реальной ситуации о положении противника и положении своих войск. Немцы в первый день войны уже углубились на 50-70 километров, красные войска бегут, а Генштаб отдает приказ: «перейти в наступление и отбросить вра­га за границу». Это — полная потеря управления войсками в первые же часы войны. Трудно сказать, о чем думал в тот день Георгий Константинович, возможно о том, как на Всесоюзном армейском совещании 11 марта 1941 года, с участием членов Политбюро и Правительства он настойчиво внушал Стали­ну, что немцы если и нападут, то обязательно нанесут удар на Юго-Востоке, с целью захвата Украины. На этом месте оста­новимся.

Когда арестовали Тухачевского, в тюрьме он засел за ме­муары (было хорошее настроение?)

«Естественно, — писал Михаил Николаевич — что самой вожделенной для него (Гитлера — В.С.) территорией является Ук­раина. Именно сюда ударят основные силы фашистов. А белорус­ский театр военных действий только в том случае получает для Германии решающее значение, если Гитлер поставит перед собой задачу полного разгрома СССР с походом на Москву. Однако я считаю такую задачу совершенно фантастической».

Товарищ Сталин еще доверял многим, ну а победителю самураев… Сталин не послушал мудрого генштабиста Ша­пошникова, утверждавшего, что Гитлер, в случае войны, на­несет удар в направлении Белоруссии. Он поверил Жукову. А господин фюрер возьми да и врежь между глаз, то бишь, пря­мехонько через Белоруссию на Москву. Путь-то — короче.

Прошли сутки войны, а с западных границ никакой чет­кой информации не поступает. Сталина соединяют с коман­дующим Западным фронтом генералом армии Павловым. Ко­мандующий был растерян и ничего вразумительного не мог доложить. После разговора с Павловым, Сталин собрал Поли­тбюро и военных. Он сообщил содержание разговора с коман­дующим Западным фронтом, помолчал, раскурил потухшую трубку и обвел присутствующих острым взглядом: «Павлов говорит — опоздала директива… Почему опоздала? А если бы мы вообще не дали директиву? Разве без директивы армия не должна находиться в полной готовности? Разве я должен при­казывать моим часам, чтобы они шли?» Была — ли логика в рассуждениях Сталина? Безусловно! Действительно, причем здесь Директива, если Павлов расположил три дивизии, в т. ч. танковую, в пределах досягаемости немецкой артиллерии и даже пулеметного огня. Они были уничтожены в первые часы войны. И здесь Сталин виновен? Павлов сразу оголил фронт в 50 километров. Гудериан втянул сюда танки и сразу окружил наши войска под Минском.

В первый же день войны на аэродромах Западного и Се­веро-Западного фронтов будет уничтожено более 1200 самоле­тов. И никакого прикрытия. Что это, халатность? Или сделано умышленно? Немцы знали о количественном превосходстве советской авиации и рассчитывали его ликвидировать, нанеся бомбовые удары по аэродромам. Они знали, что их летчики намного превосходят в летном мастерстве русских, и надея­лись таким образом обеспечить себе превосходство в воздухе.

Командующий ВВС генерал Рычагов палец о палец не ударил по прикрытию аэродромов Северо-Западного фронта, где базировалось огромное число самолетов новых типов. И впервые часы войны все они были уничтожены. Здесь мы даем ответ на вопрос: за что будет расстрелян Рычагов. Такое же положение было на аэродромах Западного округа — здесь сго­рело более шестисот самолетов. Генерал Кобец не стал ждать кары — он осознанно пошел на смерть в неравном бою. Как и обещал Мерецкову. И остался в памяти народной героем Ис­пании и Отечественной войны. Этого не скажешь о Павлове, Рычагове, Смушкевиче и других. А Павлов после разговора со Сталиным выехал в войска, но нигде не мог навести по­рядок — части отступали, чаще панически бежали на восток. Восточнее Слуцка 27 июня он попытался организовать оборо­ну, но сил не было. Пришлось бросить в бой последний резерв — свой взвод охраны… Все! Воевать нечем. Как в таких случаях поступает военачальник, чтобы избежать позора? Правильно!

Взять пистолет и … нажать курок. «Мертвые сраму не имут». И свое имя оградил бы от презрения и имя своей семьи. А как поступил генерал Павлов? Махнув рукой, он сел в броневик и укатил в штаб фронта. Когда Сталину позже принесли проект приговора военной коллегии по делу Павлова, Климовских, Коробкова, Клыча и других, он вычеркивает слова обвинения — «антисоветский заговор». «Не городите чепухи!» — скажет он военным юристам, и допишет: «бездействие», «нераспоряди­тельность», «развал управления войсками». И это было спра­ведливо. Оказывается, из группы арестованных генералов не все были расстреляны. Командующий артиллерией Западного округа генерал-лейтенант Клыч Н. А. был приговорен к рас­стрелу, но приговор был отменен и он был сослан на Колыму. Был ли виновен генерал Клыч? Виновен, еще и как! В первый же день войны практически весь артиллерийский парк был уничтожен врагом с воздуха. А это десятки тысяч орудий и минометов. Цели — то были открыты. За потерю винтовки сол­дата отдавали под трибунал, а здесь? А нас пытаются убедить: Павлов — жертва тирана, Климовских, Клыч, Григорьев и дру­гие — козлы отпущения. Кстати, все осужденные генералы от­вергли предъявленное стандартное обвинение в заговоре. Ста­лин тоже сказал, что это «чепуха». Но генералы, все как один признали, что допустили преступную служебную халатность, что нанесло огромный урон боевой мощи Красной Армии.

К счастью, не везде вот так, бросив позиции, отступали наши войска. Командир 41-й стрелковой дивизии под городом Рава-Русская накануне приказал занять боевые позиции, раздал боевые комплекты и встретил врага, что называется, во всеору­жии. Немцы были уже на Днепре, а 41-я дивизия не отошла ни на метр. Немецкий историк генерал Типпельскирх писал: «Убе­дительным было упорство противника… Это был противник со стальной волей… Здесь не могло быть и речи о том, чтобы быст­рыми ударами «разрушить карточный домик».

С 21 июня 1941 года и включительно до 29 июня Сталин работал не выходя из кабинета. Спал ли он в эти дни? Никто нс знает. Короткие перерывы, видимо, и были его отдыхом. 29 и 30 июня Сталин находился на своей даче в Кунцево. Чем занимался он эти два дня? Пока тоже никто не может сказать. Но Артем Сергеев — его приемный сын, рассказывал мне, что «эти два дня он болел. Об этом его ближайшее окружение было осведомлено, но Иосиф Виссарионович не хотел, чтобы другие знали о его недомогании. Он очень обессилел неде­льным сверхнапряжением сил».

Микоян писал, что 29 июня Сталин, Молотов, Маленков, Берия и он, Микоян, посетили Генштаб, чтобы на месте ра­зобраться в положении дел. Именно в этот день наши войска оставили Минск. И Сталин посетил Наркомат обороны в пер­вый и последний раз. «Около получаса поговорили довольно спокойно, — вспоминал Микоян, — потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, кото­рый так растерялся , что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина пе­реживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба и быстро вышел в другую комнату, Мо­лотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного, но все еще с влажными глазами Жукова».

Посещение Сталиным Генштаба известно. Но была ли сцена с плачущим «как баба» Жуковым? Микоян показыва­ет Жукова и Сталина потерявшими способность управлять событиями, зато себя он выставляет этаким невозмутимым Наполеоном. В кабинете Тимошенко было много военных. Впоследствии в мемуарах, в беседах историков с ними этот факт не нашел подтверждения. Многие военные были очень недовольны Жуковым и такой эпизод они с удовольствием бы посмаковали. Ничего об этом не сообщал и Молотов. После смерти вождя немало было желающих присвоить себе сталин­ские черты. Известно, что Сталин выработал у себя завидное поведение: сдержанность, такт, и в целом культуру общения с военными. Скорее всего аристократические черты он впитал, общаясь много лет с начальником Генерального штаба Б.М. Шапошниковым — бывшим офицером царской армии.

На самом деле все было наоборот. Когда немцы подступи­ли к Москве, тот же Микоян рысью бежал аж до самого Куйбы­шева. И только Сталин и Жуков остались защищать Москву.

После образования Ставки Верховного Главнокомандова­ния Сталин в первую очередь распорядился о создании особо­го резерва, сыгравшего позже исключительную роль в оборо­не, а потом и в разгроме врага. Создавались дивизии, корпуса, армии, в том числе танковые, артиллерийские, авиационные.

Но Красная Армия отступала. Короткие диалоги с коман­дующими фронтами свидетельствуют, что Сталин с первых дней войны мыслил категориями полководца.

«— То, что вы вводите из резервов в бой две-три дивизии, — упрекает он маршала Тимошенко, — не дает положительных результатов. Не пора ли отказаться от этой практики и начать создавать кулак по семь-восемь дивизий с кавалерией на флан­гах и диктовать свою волю противнику?»

Сталин высказал маршалу свое видение механизма созда­ния таких армейских групп с тем, чтобы концентрированным ударом на Смоленск разгромить противника и отогнать его за Оршу. Эта тактика полностью оправдала себя на протяжении всей войны.

3 июля прозвучала его знаменитая речь: трагичная, реа­листичная и полная оптимизма в своем финале:

«Братья и сестры!.. К вам обращаюсь я, друзья мои!.. Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жиз­ни и смерти народов СССР, о том — быть народам Советского Союз свободными или впасть в порабощение…» Далее Сталин пророчески заявил: «В этой освободительной войне мы не бу­дем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими за­правилами. Наша война за свободу нашего Отечества сольет­ся с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единственный фронт народов, стоящих за свободу против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера… Враг будет разбит! Победа будет за нами!»

Как известно, речь Сталина 3 июля 1941 года была вос­принята с волнением и православными, и мусульманами, и иудеями. На русский народ в лице Сталина, мир смотрел с на­деждой, с верой, что СССР грудью станет против фашизма. Мир молился за победу над супостатом. Но наш современник Эдвард Родзинский в своей книге «Сталин» совсем по иному реагирует на эту речь — со злобной иронией, пытается и здесь умалить значение Сталина, дескать здесь больше было цер­ковных фраз — «сказывалось духовное! образование вождя».

После этого выступления Сталин якобы имел секрет­ный разговор с Молотовым, — утверждает бывший сотрудник МИДА Бережков. Трудно сказать, на кого был рассчитан этот эпизод, приведенный Бережковым в книге «Рядом со Стали­ным». Сверхсекретный разговор с Молотовым в присутствии человека, который исполнял технические обязанности, и всего два, три раза был на глазах у Сталина? Все это никак не вяжет­ся с характером сверхподозрительного Сталина. Здесь всякие опровержения излишни. Но тем не менее приводим выдержку из книги злостного фантазера.

«Как бы, Вячеслав, нам не пришлось пополнить список правительств в изгнании, — произнес Сталин глухим голосом.

— Если германцы продвинутся за Урал, это может случится … Нам, конечно, не следует повторять путь в Лондон, где и без того, больше дюжины правительств в изгнании… Но вот Ин­дия могла бы быть подходящим местом…»

Бережков, далее как бы подстраховывается от упреков за свое вранье: «В дальнейшем я никогда ни от кого не слышал об этом невероятном плане». Правильно! Этот бред мог прий­ти Бережкову под старость в далекой Америке, где оказыва­ется еще до войны жили его близкие. Опубликован еще один «сон». Якобы, Сталин с Молотовым в июле 1941 года вызвали к себе болгарского посла Ивана Стаменова и вели речь о капи­туляции Советского Союза — они просили передать Гитлеру, что отдают ему Прибалтику, Молдавию, часть других тер­риторий … А болгарин пытается их образумить: — «Что вы, ребята, побойтесь бога! Никогда Гитлер не победит русских!» И усовестились ребята — Сталин с Молотовым. И эти глупые байки распространял никто иной как Д. Волкогонов.

Тем временем страна поднималась на священный бой. В первые же дни войны в военкоматы обратилось более 20 мил­лионов советских людей! Они в прямом смысле требовали от­править их на фронт. А фронтовики по разному рассказывали о первых днях войны. Из всех тех драматических воспоминаний мне особенно запомнился рассказ командира танковой брига­ды 5-й гвардейской танковой армии полковника Е. А. Бейзерова, из Донбасса: «Мы отъезжали на фронт в первый день. На вокзале, при огромном скоплении народа, вдруг зазвучала как набат песня «Вставай, страна огромная!» Я прожил большую жизнь, но по силе патриотического духа, я не помню такой другой песни. Ей нет равных! Величайшая песня! Услышав ее, мы были потрясены. Всю войну эта песня придавала нам ре­шимость драться на смерть и победить!»

Полковник прав, этот призыв: «Вставай, страна огром­ная, вставай на смертный бой…» и сегодня тревожит души, зовет защищать поруганную землю. Нет, не могли рабы напи­сать слова и музыку к песне «Священная война». Ее создание могло исходить только от свободных людей. Если «Марселье­за» и «Карманьола» сметали королей и императоров, то песня «Священная война» разгромила фашизм.

1 Геббельс запретил публиковать, что Наполеон выбрал для начала вторжения в Россию 23 июня 1812 года, что одна треть французской армии состояла из немцев.

В.Ф. Седых

0.00 avg. rating (0% score) - 0 votes

Related posts